Евгений Якубович. Программист для преисподней (роман). Читать. часть 2

[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Евгений Якубович

Программист для преисподней

(роман)

Глава 4

Я очутился в большой комнате. Она была обставлена как кабинет современного делового человека. Очень преуспевшего, следует добавить, делового человека: например, председателя совета директоров швейцарского банка. Самым главным в комнате был огромный письменный стол, сделанный из натурального красного дерева, со вставками из более темных, драгоценных пород. На черной окантовке столешницы тускло светилась серебряная инкрустация. На краю стола на массивной черной мраморной подставке покоился внушительных размеров хрустальный шар. Внутри шара виднелась маленькая Земля. Не тривиальный глобус с нарисованной картой, а реальная планета, какой она выглядит из космоса. Одна половина Земли была освещена, на другой была ночь. Очертания материков на дневной стороне были смазаны и выглядели несколько непривычно, но, тем не менее, узнаваемо. Краски на поверхности не совпадали с привычной еще со школы градацией зеленых и коричневых тонов. Даже океан был скорее серебристого, чем привычного синего света. Приглядевшись, я заметил, что облачный покров на глобусе едва заметно перемещается. На ночной стороне, можно было разглядеть микроскопические святящиеся точки городов. Сверху над земным шариком горели коричневые цифры. Они показывали время. Снизу горела зеленая надпись: «Режим ожидания. Пропущенных звонков – 0». По крайней мере, одна из функций хрустального шара была очевидна – это было устройство связи.

Кроме глобуса, на столе лежала обтянутая кожей папка для бумаг. Поверх папки лежала золотая авторучка «Паркер». Перед столом стояла пара удобных кожаных кресел; с другой стороны стола возвышалось почти такое же, но более монументальное – хозяйское. Другая мебель в кабинете отсутствовала. На полу, во всю ширину комнаты, раскинулся гигантский персидский ковер со строгим угловатым рисунком из перекрещивающихся линий, довольно мрачной расцветки, в которой преобладали красные и бордовые тона.

Все это я разглядел позже. Мое внимание, прежде всего, привлекло другое. Стена напротив меня представляла собой сплошное стеклянное окно. Вид из окна открывался на ночной океан, по которому бежали огромные тяжелые валы. Небо, такое же серое, как и вода в океане, было покрыто темными рваными тучами. В редких просветах на небе виднелись звезды. Из океана вырывались клубы дыма, смешанного с водяным паром. Огромные, раскаленные докрасна, глыбы вылетали из-под воды и, прочертив в воздухе огненную дугу, падали обратно в море, поднимая брызги, которые тут же превращались в пар.

Постепенно пламя усилилось, пробило себе дорогу сквозь отчаянно сопротивлявшуюся воду, и превратилось в мощный вертикальный столб огня. Факел все увеличивался, рос, пока я не увидел, что он бьет уже не из-под воды, а имеет более темное, твердое основание. Вода вокруг него яростно кипела, образуя кольцо из белого пара, сквозь который вверх вырывался фонтан огня. Основание огня постепенно темнело, поднимаясь все выше над поверхностью воды. Наконец, стало видно, что на месте, где полыхал огонь, уже не осталось воды. Там появилась вершина острова, все еще докрасна раскаленная и святящаяся в окружающем мраке.

Я наблюдал невероятное, редчайшее зрелище – извержение океанского вулкана. У меня на глазах вырастал новый остров. Он появлялся из воды, весь в огне и клубах пара, как победа стихий земли и огня над стихией воды. Вода вокруг острова, злобно шипя, отступала. Однако океанские валы, неумолимо текущие мимо, взирали на происходящее спокойно и равнодушно. Они знали, что ничего не проиграно в этой бесконечной борьбе. Стихии воздуха и воды, пусть не так эффектно, возьмут реванш. Пройдет какой-нибудь миллион лет, и возникший остров, источенный ветром и волнами, снова исчезнет с поверхности океана.

Я стоял, прижавшись носом к стеклу и забыв обо всем на свете. Очарованный открывшимся передо мной зрелищем, я не сразу заметил, что в кабинет кто-то вошел. Когда я, наконец, отлип от окна, то увидел, что за столом сидит и внимательно меня рассматривает представительный мужчина лет сорока пяти – пятидесяти. Густые с проседью волосы красиво обрамляли высокий лоб. Правильные черты лица, резко очерченный с горбинкой нос. Я не мог понять, чем меня заворожило это лицо, пока не обратил внимание на цвет его глаз. Глаза у незнакомца были разные. Правый глаз черный, левый почему-то – зеленый. Я, наконец, вспомнил, куда именно собирался отправить меня черт. Проделав небольшое умозаключение: Ад – начальственный вид хозяина кабинета – его глаза, я пришел к выводу, что передо мной сидит сам дьявол. Я не нашел ничего лучшего как внезапно охрипшим голосом спросить:

– Вы – он?

– Он? – переспросил сидящий в кресле. – А-а, нет, нет, дорогой Александр Леонидович. Успокойтесь. Вот кресло, присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. Нам надо поговорить.

Я кивнул в знак согласия и сел.

– Я не Сатана, как вы изволили решить, – произнес хозяин кабинета. – Я, скажем так, его родственник. Но тоже из известной семьи, зовут меня Тихон, отчество мое – Велесович.

Чуть помолчав, он добавил:

– А вот место, где мы с вами находимся, действительно так и называется: Ад! Так что с прибытием вас, добро пожаловать! – усмехнулся он. – Не обращайте внимания. К вам это не относится. Просто стандартная формула приветствия для вновь прибывающих душ грешников. Действует безотказно. «Добро пожаловать в Ад!» – и все, душа тут же оставляет всякую надежду.

У меня потемнело в глазах. Я почувствовал, что мир вокруг меня начинает расплываться, удаляться, в ушах раздался звон. Я побледнел, но усилием воли взял себя в руки.

Хозяин кабинета Тихон, уточнивший, что является сыном бога Велеса, удивленно посмотрел на меня:

– Как же на вас, однако, подействовала наша встреча. Вы – очень впечатлительная натура. Большинство моих гостей реагируют совершенно иначе.

– И как же они реагируют?

Хозяин улыбнулся. Улыбка показалась мне вполне дружеской.

– Не хочу подавать вам дурной пример. Впрочем, думаю, вы не станете сразу требовать у меня мешок подарков, жениха и приданое.

Вот оно что, подумал я. Значит, это у них семейное, Морозко ведь тоже был сыном Велеса. Да и от самого Тихона что-то по дозрительно веет холодом.

– Насчет мешка подарков, это вы, конечно, несколько опрометчиво мне рассказали, – протянул я, как бы размышляя вслух. Затем оптимистично закончил. – Но вот жениха я у вас точно не потребую. Обещаю.

Мой собеседник рассмеялся:

– Ну вот, теперь я вижу, что вы окончательно пришли в себя. Именно таким я вас себе и представлял после того, как ознакомился с вашими данными, – он похлопал по папке, лежавшей перед ним. – Ну, а теперь, если вы готовы, то приступим к делу.

– Я готов, но к чему мы приступим?

– Как – к чему? Будем проводить собеседование. Вы у нас человек новый, в некотором роде – безработный. Вас нужно трудоустроить, определить с жильем, объяснить элементарные правила поведения, наконец. Начнем, пожалуй.

Я молча слушал, понимая, что главное для меня сейчас – это собрать как можно больше информации о том, где я, что со мной происходит, и что меня ждет в дальнейшем.

– Итак. Я начальник департамента русского сектора XX – XXI веков. Наш департамент переживает период подъема и расцвета деятельности. В связи с ожидаемым прибытием большого числа душ, мы ищем новые технические методы, способные интенсифицировать наш труд. Необходимо повышать производительность. Поэтому внизу – он показал пальцем куда-то на пол, – принято решение внедрять технический прогресс. То есть, компьютеризировать наш департамент.

Начальник департамента прервался. Он повернулся к хрустальному шару.

Изображение Земли сменилось головкой секретарши, которая посмотрела на шефа и улыбнулась.

– Принесите нам чайку, пожалуйста! – сказал Тихон Велесович.

– Наденька, – добавил я потихоньку.

Тихон, однако, услышал и недоуменно посмотрел на меня:

– Почему вы решили, что ее зовут Наденька?

– Так, музыкой навеяло. Посмотрели бы вы в детстве столько фильмов про Ленина и Крупскую, вы бы тоже автоматически сопроводили просьбу принести чайку обращением «Наденька ». И вообще, почему чай? В таком кабинете принято предлагать кофе.

– Ну, Александр Леонидович, привыкайте. Здесь подают не только кофе. Какими только напитками я не угощал своих посетителей за время работы. Этот департамент, знаете ли, у меня не первый. И начинали мы в те времена, когда о кофе европейцы еще и не слыхали. С тех пор у меня осталось правило предлагать посетителю не то, что принято, а то, что он любит. Запомните этот прием на будущее, на случай если сами станете принимать посетителей. Это производит на них благоприятное впечатление.

Передо мной возникла секретарша – молодая изящная девица в обтягивающей прозрачной блузке и мини-юбке. Ее красивые длинные ноги оканчивались уже знакомыми мне копытцами; однако они, как и небольшие рожки, видневшиеся среди локонов короткой прически, не могли уменьшить ее потрясающей сексуальной привлекательности. В руках секретарша держала поднос с чайными приборами. Она поставила его на стол и придвинула ко мне чашку с ароматным чаем. Я попробовал. Чай был потрясающий. Мало того, что это был мой любимый сорт, он был подслащен точно так, как сделал бы это я сам. Даже температура благородного напитка была именно такой, какую я предпочитаю. Впоследствии обнаружилось, что на протяжении всего нашего довольно продолжительного разговора, температура чая в чашке оставалась прежней.

Я отпил из чашки еще немного, поставил ее на стол, и с благодарностью поднял глаза на секретаршу.

– Спасибо, вы просто волшебница, – сказал я.

– Ой, ну что вы, – засмущалась та. – Я еще только учусь. А это мы проходили на первом курсе.

Ага, подумал я. Попридержи-ка язычок. Пока вместо безобидных «Наденька» и «просто волшебница», ты не брякнул чего-нибудь похлеще. Лучше молча сиди и слушай. Так я и решил поступить. Отпил чая и принял позу внимательного слушателя.

Мой будущий начальник это оценил и продолжил:

– Я, со своей стороны, категорически возражал против перевода нашего департамента на компьютеры. Мы прекрасно обходимся старыми дедовскими методами, – он кивнул на хрустальный шар. – Мне абсолютно непонятно, зачем переходить с существующей отлаженной системы на какую-то авантюрную, недоработанную и технически несовершенную модель.

.Он остановился и, взглянув на меня, добавил:

– Простите, если я задел ваши чувства. Вы ведь всю свою профессиональную жизнь отдали этим игрушкам, не так ли?

– Вернее будет сказать, что эти самые игрушки отняли ее у меня. Но что делать, у нас ведь нет вашей альтернативы, – ответил я, разглядывая все тот же шар. – А вы дадите мне поближе рассмотреть его? Я никак не пойму, какой принцип лежит в основе его действия…

– У вас будет такой же в вашем рабочем кабинете, наиграетесь вволю, – недовольно прервал меня Тихон Велесович. – Но вернемся к нашей теме. Как я ни возражал, от меня требуют идти в ногу с земной техникой. Внизу принято решение создать отдел компьютеризации, и я не смог отказаться. Я должен составить план работы этого отдела и регулярно отчитываться о его деятельности. Для этих целей мне разрешили нанять консультанта. И тут в игру вступаете вы, Александр.

– Вы хотите, чтобы я занялся компьютеризацией вашего департамента? Вот уж мне не приходило в голову, когда я сюда отправился, что придется снова сидеть, уставившись в экран монитора.

– Все не так просто, Александр. С другой стороны, вы же не ожидали, что вам дадут трезубец, и вы будете им перемешивать грешников в котле, пока из них варят суп!

– Так это правда? Про чертей, которые варят и жарят грешников?

– Это зависит от клиентов. Ну, с этими подробностями вы потом сами разберетесь, это не срочно. А вот о ваших непосредственных обязанностях я хочу поговорить с вами подробнее. Тихон Велесович замолчал и пристально посмотрел на меня.

– Вы хотите курить. – Он не спрашивал, а констатировал факт. – Почему же вы до сих пор не закурили?

– Две причины. Первая – это правила приличия. У вас нет пепельницы, и вы не предлагали мне закурить. Следовательно, вы сами не курите и не любите, когда это делают другие в вашем присутствии. Зачем же мне раздражать будущего шефа? Не такая уж это страшная потребность, чтобы я настаивал.

Шеф кивнул головой:

– Вы хорошо воспитаны, но эта причина – не единственная, если я вас правильно понял.

– Вторая причина более весомая. Я оставил свои сигареты дома, и теперь гадаю, что и когда мне доведется покурить здесь.

– Теперь все в порядке. Я всегда смотрю в корень проблемы, это позволяет быстрее их решать. Сейчас я вам помогу. И курите без стеснения, меня это не беспокоит. К дыму я безразличен еще с тех времен, когда работал простым кочегаром. Впрочем, это не важно. – Он повернулся к хрустальному шару и что-то тихо сказал.

В комнате вновь появилась секретарша. На этот раз она держала в руках небольшой серебряный поднос. На подносе лежали нефритовая пепельница в виде черепахи, пачка моих любимых сигарет и элегантная золотая зажигалка.

– Берите, зажигайте, курите и слушайте. Не будем терять время, – сказал Тихон.

Я послушно взял с подноса сигареты и зажигалку, закурил, но слушать его не мог, так как провожал глазами удаляющуюся секретаршу. За то время, пока она отсутствовала, ее юбка успела стать еще короче, а грудь немного вырасти. Когда она вышла, я выдохнул дым, закашлялся и виновато посмотрел на Тихона. Видимо, я был не первый, кто попал под неотразимое сексуальное обаяние его подчиненной, поскольку он ничего не сказал, а лишь подождал, пока я откашляюсь.

– Теперь по поводу ваших прямых обязанностей. Вы поставите во всех отделах департамента по компьютеру и соедините их в локальную сеть. А у себя в отделе установите компьютер для хранения входящей и исходящей документации. Поговорите в отделе переписки с их магом. У него есть заклинание, которое само определяет степень важности письма, и либо передает его на рассмотрение соответствующему служащему, либо само составляет бюрократическую отписку. Обсудите с ним алгоритм работы заклинания и, я прошу вас, постарайтесь запрограммировать его.

Тихон, прищурившись, взглянул на меня:

– Дальше мне все видится достаточно просто. Ваш компьютер будет сам рапортовать об успехах компьютеризации департамента. Он не должен пропускать новые инструкции по дальнейшему внедрению компьютеров в отделы; это будет его главная задача. Пусть сам отбрыкивается, как хочет. – Тихон Велесович усмехнулся. – Когда начальство почувствует на себе все прелести компьютерной переписки, мне будет легче убедить их вернуться к прежним методам. Вы улавливаете суть задачи?

– Вы хотите, чтобы я заменил ваше заклинание компьютером?

– Нет! – почти вскрикнул Тихон Велесович. – Заклинание действует, и я буду пользоваться им, пока его не уничтожат прямой директивой вышестоящей инстанции. Я не могу без него работать. Если я буду получать всю адресованную мне служебную почту, то только на чтение того, что поступает за день, у меня уйдет двое суток. Мы уже делали расчеты. А с ежедневной перепиской заклинание прекрасно справляется само. Ко мне приходят письма в среднем два-три раза в неделю. Но это уже действительно важные сообщения.

– Для чего же нужен компьютер?

– Он будет отвечать за переписку с отделом компьютеризации. Отдел новый, и заклинание на него не распространяется. Там уже лежат сотни писем, и первым делом вам надо будет на них ответить. Потом этим займется ваш компьютер.

Тихон Велесович внимательно посмотрел на меня.

– Так что, вы больше всех заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее его запустить.

– Но это же парадокс! Компьютер не в состоянии рапортовать о том, что не сделано!

– Глупости. Рапортовать – это самое простое. Тысячи служащих с утра до вечера отчитываются в том, что не сделано и никогда сделано не будет. Главное – найти правильные формулировки. Вы не первый день работаете в крупных организациях и знаете, как это делается. Кроме того, у вас ценный опыт работы в СССР. Там вообще только этим и занимались. Так что не прибедняйтесь, работа вам по плечу. Беретесь?

Я кивнул головой:

– Попробую, это действительно интересно с профессиональной точки зрения. Да и само по себе будет занятно. Мне, правда, не хотелось бы выглядеть чрезмерно оптимистичным: задача, о которой вы говорите, входит в разряд понятий искусственного интеллекта. А эта область в основном имеет только теоретическое развитие.

– Ерунда. Если с этим справляется обычный бес-регистратор, чиновник самого низшего класса, то думаю, что и ваш компьютер справится. А нет – вылетите отсюда вместе: с одной стороны вы, с другой – компьютер!

.Тихон сделал небольшую паузу для убедительности, затем продолжал, уже чуть спокойнее:

– Я не тороплю вас, работайте, сколько понадобится, все необходимое вам будут доставлять немедленно. Поселим вас вместе с вашими соотечественниками. Скучно вам не будет. Постараемся создать для вас приличные условия, не беспокойтесь.

– Он посмотрел на часы в хрустальном шаре. – У меня больше нет времени. Считайте, что вы приняты. В приемной вас ждет Евлампий. Это мой порученец, который доставил вас сюда. Он решит все организационные вопросы. И впоследствии обращайтесь напрямую к нему. Общение со мной только в экстренных случаях.

Тихон Велесович встал с кресла, выпрямился, и с усмешкой громко произнес:

– Желаю успехов. Добро пожаловать в Ад!

С этими словами он окутался облаком дыма, под потолком что-то бабахнуло, и он исчез из кабинета. Я подождал, пока рассеется дым, и огляделся в поисках двери. Неожиданно оказалось, что выход, так же как и вход, в кабинете отсутствуют. Все стены были сплошными, без всяких признаков дверей. Некоторое время я продолжал растерянно озираться по сторонам. Затем вспомнил направление, откуда появлялось и исчезало очаровательное видение в мини-юбке, и пошел туда. Подойдя к стене вплотную, я стал ее внимательно исследовать. Двери не было. Ни простой, ни потайной, никакой.

Через десять минут безуспешных поисков я вернулся назад в кресло. Закурив еще одну сигарету, стал обдумывать варианты действий. Первый был самый простой, и поэтому – самый привлекательный. Заключался он в том, чтобы бегать как сумасшедший по кабинету и как можно громче кричать «спасите! » или «выпустите меня отсюда!».

Несколько минут я смаковал эту идею, но затем пришел к выводу, что это – прямой путь обратно, в свою квартиру на Земле. А этого мне никак не хотелось. Я получил только маленький намек на те чудеса и невероятные события, которые могут произойти со мной, но я уже знал, что ни за что на свете не откажусь от всего, что ждет меня здесь. Неважно – умышленно ли мой новоприобретенный шеф оставил меня здесь, чтобы посмотреть, как я справлюсь со своим первым испытанием, или действительно просто забыл, что я не знаком с местной системой входа-выхода, результат моих криков будет только один. Да, меня освободят, конечно. И тут же вышвырнут из Ада без права на возвращение. Я имею в виду возвращение при жизни. Я почему-то чувствовал, что если дело пойдет так, как я себе это представил, то после моей смерти наше повторное свидание гарантировано. Но уже совсем в ином качестве.

Я оборвал поток панических мыслей, взял себя в руки и попытался логически разрешить стоящую передо мной задачу. Из наблюдений следовало, что существуют, как минимум, две возможности выхода из кабинета. Первая, которую только что продемонстрировал Тихон, предусматривала мгновенное исчезновение – с дымом и грохотом. Впрочем, характер моего начальника уже вырисовывался достаточно рельефно, и я был уверен, что дым и грохот – это только бутафория, рассчитанная на новичков типа меня. Однако, с дымом или без, технология мгновенного исчезновения из комнаты была мне недоступна.

Второй вариант – это повторить путь секретарши. «Ну, давай же, – сказал я себе, – ты же пялился на ее зад, когда она уходила, и проследил за ней до самого выхода. Или пока она не пропала из виду, так будет более правильно. Отлично, дружище, это уже теплее. Что значит исчезла из вида? Ну-ка, вспомни подробно». Я детально восстановил картину ухода секретарши. Никакой потайной двери в стене не было. Секретарша не исчезла и не растворилась в воздухе. Она просто прошла сквозь стену. Не останавливаясь, не раздумывая, и не выбирая какоето особенное место, она просто вошла в стену вместе с подносом и исчезла. Я бы обратил на это внимание сразу. Но я был настолько ошеломлен всем происходившим в целом, что такие мелочи, как выход из комнаты сквозь стену, уже не замечал.

Кроме того, я смотрел на нее, прежде всего, как нормальный здоровый мужчина смотрит на красивую женщину. Организм мужчины имеет крупный недостаток. Он устроен так, что запаса крови одновременно хватает лишь на один из двух самых главных мужских органов. Пока обаятельная секретарша шла, покачивая бедрами, к выходу, вся кровь моего организма, под предводительством мужских гормонов, мгновенно рванула за ней, и собралась в известном месте, которое для размышлений ну никак не пригодно. А мой бедный мозг в это время остался совсем без питания, и не мог нормально фиксировать происходящее. Хорошо еще, успокоил я себя, что кабинет не такой большой. Будь комната чуть длиннее, мой мозг попросту бы погиб от недостатка кислорода.

Итак, забудем о сексе и попробуем выбраться отсюда. Я встал и решительно подошел к стене примерно в том самом месте, где исчезла секретарша. Не останавливаясь, я с решительным видом пошел прямо на стену, собираясь пройти ее насквозь, как это сделала каких-нибудь пять минут назад секретарша. Действительность меня разочаровала. Стена оказалась очень прочной, и я на редкость болезненно ударился об нее носом. Я попробовал еще раз, вытянув перед собой руки, для страховки. Ничего. Стена была холодной и отвратительно твердой. Я отошел на пять шагов назад, закрыл глаза и пошел вперед, делая вид, что никакой стены передо мной вообще нет, что это кто-то придумал. Какие могут быть здесь стены, говорил я себе, я ведь гуляю по лесу, вот птички сейчас запоют.

Птички не запели, но звездочки в глазах зажглись. Обмануть стену и в этот раз не удалось. Я просто налетел на нее со всего размаху, набив здоровую шишку на голове. Следующие пятнадцать минут прошли в утомительных и чрезвычайно болезненных экспериментах. Я наскакивал на стену с уверенностью человека, которого ничто не может остановить, но стена не поддавалась. Я решил преодолеть ее, прыгая боком, и разбил локоть. Попытка пройти сквозь стену, повернувшись к ней спиной, добавила мне здоровую шишку на затылке и ощущение приближающегося сотрясения мозга. Я тщательно ощупал и простучал всю стену, но ничего не обнаружил. Я исследовал ее ползком на уровне пола. Уж не знаю, что именно я пытался обнаружить там – кажется, искал щелочку. Потом я некоторое время подпрыгивал и хлопал по стене ладонями, как можно выше, в надежде обнаружить пустоты. Я никогда не играл в баскетбол и теперь отчаянно пожалел об этом. Устав ползать и прыгать, я сменил тактику. Обратился к стене и ласково попросил пропустить меня, но взаимности не добился, а только набил очередную шишку.

Тогда я стал вспоминать все известные мне соответствующие случаи из художественной литературы. «Ты прочитал за свою жизнь невероятное количество фантастических книг, – сказал я себе. – Неужели ты не можешь вспомнить что-нибудь подходящее для этого случая? Фантасты часто обыгрывают похожую ситуацию, когда надо выбираться из такой вот закрытой комнаты».

Я действительно вспомнил пару рецептов. В первом случае комнату покинули через четвертое измерение. Другой рецепт предписывал отправиться в прошлое, когда эта комната еще не была построена. Там, в прошлом, надо сделать несколько шагов в нужном направлении, и затем вернуться в настоящее. Вы оказываетесь в том же времени, но уже снаружи комнаты. Все это выглядело вполне разумно с точки зрения логики. Вариант с перемещением во времени был даже элегантен. Но я не умею прыгать в четвертом измерении. И у меня не было с собой в кармане портативной машины времени. И вообще, это все отвлеченные рассуждения, а передо мной стояла конкретная и очень твердая стена. Я в отчаянии пнул ее, ушиб палец на ноге и понял, что все пропало.

Я вернулся к столу и свалился в кресло. Чувствовал я себя отвратительно. Я был весь в синяках. Лоб представлял собой одну большую шишку, из разбитого носа текла кровь, капая на роскошный ковер. «Ну и пусть, – злорадно подумал я. Все равно я скоро умру, и мне будет безразлично: внутри я или снаружи». Я действительно чувствовал себя именно так. Мне было все равно. Меня заманили в ловушку и оставили здесь умирать. Я уже не сомневался в этом. Я не рассуждал, не анализировал, я просто готовился к смерти.

Я поджал под себя ноги, свернулся калачиком в кресле и стал ждать конца. Я мысленно попрощался со всеми. Как положено, я простил всех, кто меня обидел. Когда я собрался просить прощения у тех, кого сам обидел, мой организм взбунтовался. Он требовал исполнения последнего желания. Сексуального желания. Последний раз перед смертью, ради святого дела продолжения рода! «Ну, только один разочек, ты вспомни эту секретаршу, вспомни свою Наденьку», – молил он.

Не знаю, почему мой организм назвал ту девицу Наденькой: видимо, ассоциация, возникшая после чая, оказалась устойчивой. Ну и ладно. Во-первых, надо же как-то ее называть, а во-вторых, организму на гормональном уровне виднее. Да, Наденьку! Только бы один разок, хоть один единственный разочек, а после такого и умереть не страшно. Это желание целиком охватило меня.

Поскольку делать в ожидании приближающейся смерти все равно было нечего, то я отложил просьбы о прощении и сосредоточился на более приятных воспоминаниях о Наденьке. Я стал вспоминать в подробностях, как она была одета, как прошла мимо меня. Вспомнил, как пахнуло на меня неуловимым ароматом духов, смешанным с запахом ее божественного тела. Кровь, повинуясь древнему закону, вновь устремилась вниз, лишая мозг питания и кислорода. На последнем издыхании, мой мозг отчаянным усилием успел послать ногам приказ, а потом отключился полностью.

Подобно тому, как раненый олень во время брачного сезона все же пытается доползти до своей возлюбленной, я с отчаянным криком «Наденька, я иду к тебе, любимая!!!», вскочил с кресла и бросился на стену, разделявшую нас. Я не помнил, что там была стена, я вообще не знал, что такое стены, и не верил, что они могут стать препятствием для нашей любви. Мое желание рвануло сквозь стену и потащило за собой бедное избитое тело. Я пролетел стену насквозь, будто ее там и не было, и оказался в приемной. Не успев затормозить, я по инерции понесся дальше, и с размаху ткнулся своей избитой мордой прямо в объятия Евлампия.

Как я узнал позже, все это время черт стоял там и любовался устроенным мной представлением. Хорошо, что я приземлился на Евлампия, а не на свою Наденьку, которую звали, кстати, совсем иначе. Пока я выпутывался из его объятий, мой организм сообразил, что экстремальные условия кончились, и перешел на функционирование в нормальном режиме. Прежде всего, это означало, что кровь вернулась в мозг, а я – в цивилизованное состояние. То есть, в такое состояние, когда, увидев перед собой красивую женщину, мужчина не набрасывается на нее сразу, а пытается сначала уговорить ее по-хорошему. И только потом уже набрасывается.

Тем временем Евлампий поздоровался со мной, как со старым знакомым. Он не протянул руку, а схватил мою и долго тряс, заглядывая снизу вверх, в глаза:

– Александр Леонидович, дорогой, как я рад вас видеть! А вы знаете, мы буквально только что разговаривали о вас с Тихоном Велесовичем. Скажу вам по секрету, вы произвели на него очень хорошее впечатление. Вопрос о вашем назначении решен окончательно!

И ни слова о моем, мягко говоря, необычном, появлении в приемной. Как будто это нормально, что новые сотрудники появляются из стены кабинета начальника с громким криком о любви к его секретарше. Впрочем, а если я действительно не первый? Значит у них так заведено?

– Здравствуйте, дорогой Евлампий. Я тоже рад вас видеть. Простите за такое необычное появление здесь. Видите ли, я оказался в довольно затруднительном положении, вот и пришлось выпутываться самостоятельно.

– С вами что-то случилось? Ай-ай-ай! Вы плохо выглядите. Вы что, ушиблись?

– Э-э, не сильно, не переживайте.

– Ну, что же вы, право! А почему меня не позвали? Тихон Велесович вам ведь сказал, что я жду здесь, в приемной. Или вот Эллочка, например, была бы рада вам помочь.

Поглядев на хитрую, сладкую рожу черта, я поздравил себя с тем, что не стал звать на помощь там, в кабинете. Я окончательно убедился, что это был своего рода тест. Более того, я был уверен, что эта сволочная процедура проверки и была основной целью собеседования. Не зря же Евлампий сразу сообщил, что вопрос о моем назначении окончательно решен. Весь треп Тихона насчет компьютеров и моих будущих обязанностей был только отвлекающим маневром. Поэтому он меня ни о чем и не спрашивал, хотя сразу объявил, что это собеседование. Он просто приглядывался ко мне.

То, что я устраиваю их, как специалист по компьютерам, Тихон уже решил заранее, и теперь собирался испытывать совсем другие мои способности. Не менее, если не более, необходимые для работы и жизни здесь. Надо отдать ему должное, он честно намекнул мне на существование ответа. Все эти появления и исчезновения секретарши были заранее обдуманным трюком, небольшой подсказкой для внимательных и сообразительных. Кстати, насчет секретарши…

– А кто эта Эллочка? – как можно более равнодушным голосом спросил я.

– Ах, да, я вас не представил, – рассмеялся Евлампий. – Однако вы совсем недавно встречались. И, как я понял, вы… кхе, кхе, хорошо запомнили ее. Только, почему-то, окрестили Наденькой.

Я редко краснею, но тут почувствовал на лице жар. Я обернулся в поисках Эллочки-Наденьки. Комната, в которую я с таким трудом прорвался, была обычной приемной обычного председателя совета директоров швейцарского банка. В просторном помещении располагались кресла и диваны для посетителей. На стенах висели репродукции (или подлинники: никогда в этом не разбирался) картин мастеров эпохи возрождения. Все, как одна, они были посвящены религиозной тематике, причем, именно части, касающейся Ада.

Большое окно в стене напротив меня, как и в самом кабинете, было наглухо закрыто. Несмотря на то, что приемная находилась рядом с кабинетом, вид из окна был другой. Вокруг простиралось пустынное горное плато. В центре плато возвышалась огромная конусообразная гора, из которой бил фонтан огня и вырывались клубы дыма. «Дались им эти вулканы», подумалось мне.

Эллочка сидела за большим столом и делала вид, что меня не замечает. Она что-то диктовала хрустальному шару на столе. Шар был точной копией того, который я уже видел в кабинете у Тихона. Только вместо изображения Земли, внутри шара плавали гусиное перо и чернильница. По мере того, как Эллочка продолжала диктовать, в воздухе прямо над шаром появился пергаментный свиток. Свиток стал самостоятельно перематываться, одновременно покрываясь затейливым орнаментом каллиграфического письма. Через несколько секунд свиток был полностью заполнен. Он плавно опустился на стол. Перо с чернильницей внутри шара растаяли, и их место занял уже привычный мне земной шар с часами.

Евлампий подвел меня к столу и сказал:

– Давайте я вас представлю. Эллочка, это Александр Леонидович, наш новый консультант по компьютерам. Эллочка, повернулась ко мне:

– Очень приятно. Вообще-то меня зовут Элеонора, но вы можете называть меня просто Элла.

Я продолжал топтаться возле стола, пытаясь хоть как-то объяснить свое поведение в кабинете:

– Э… Элеонора, то есть, Элла… видите ли, – я никогда не был особенно красноречив в обращении с красивыми женщинами, а тут совсем запутался в словах. Потом просто продолжил:

– Очень рад познакомиться с вами. Неожиданно для самого себя я наклонился к столу, взял ее руку и поцеловал. Для Эллочки это стало еще большей неожи данностью, но она ничего не сказала, а только посмотрела на меня. Совсем не так, как должна смотреть секретарша шефа на только что принятого консультанта по компьютерам. От этого взгляда я окончательно потерял дар речи и только продолжал держать ее руку в своей. Элеонора не возражала.

Идиллию прервал Евлампий. Он взял со стола только что сотворенный пергамент и протянул мне. Одновременно с этим он, приобняв меня за плечи, ненавязчиво развернул меня спиной к столу и отвел в другой угол комнаты.

– Ну вот, Александр Леонидович, это ваш контракт. Изучите на досуге. В принципе, там нет ничего особенного. Стандартное трудовое соглашение. С вашими обязанностями вы в общих чертах уже знакомы, а подробности мы обсудим завтра. Со своей стороны мы обязуемся обеспечить вас проживанием и всем необходимым. Денежное вознаграждение мы не платим. Обратно на Землю деньги вы не заберете, мы не имеем права вмешиваться в земную экономику, а здесь они вам не понадобятся.

У меня сработал рефлекс наемного работника:

– Помилуйте, Евлампий! Какой же это стандартный трудовой договор? Это договор о продаже в рабство. Я давно уже отвык работать только за еду и жилье.

– Не поднимайте себе цену! – неожиданно резко оборвал меня Евлампий. – А на что у вас уходила зарплата на Земле? Продукты, квартира, налоги да тряпки для вашей супруги. Вот и все. А здесь, по крайней мере, обойдетесь без налогов и супруги. И заметьте, вы не в командировку в Урюпинск приехали. Вы представить себе не можете, какие люди просились к нам. Не за зарплату, а просто за возможность здесь побывать. Сами предлагали огромные деньги, родных продавали, собственную душу готовы были заложить. А сколько людей, которых мы сами пригласили, не сумели пройти окончательное собеседование и умоляли оставить их здесь? Вам повезло, так не потеряйте свой шанс.

Я молча вытянул руку и взял протянутую мне грамоту. Восторженная речь Евлампия меня не очень убедила, но спорить не хотелось. Мне и в самом деле было безумно интересно.

– О’кей, я с вами. Куда мы теперь?

– А теперь вы можете отдохнуть. Пойдемте, я покажу вам, где вы будете жить, и кое-что объясню. Закройте глаза, и я перенесу вас.

Я послушно закрыл глаза. Но перед этим я повернулся и увидел, что Элеонора смотрит на меня пристальным взглядом. Я улыбнулся ей на прощание и поднял руку. Элеонора улыбнулась мне в ответ, причем не казенной улыбкой секретарши, а совсем по-другому, тепло, по-домашнему.

Глава 5

Мы с Евлампием стояли на асфальтированной площадке, освещенной тусклым светом слабой электрической лампочки. Перед нами возвышался серый невзрачный четырехэтажный дом, собранный из железобетонных панелей. Я уже успел отвыкнуть от таких построек. Типовое сооружение, предназначенное для общежития, хотя бывало, что в таких же располагались всевозможные учреждения.

Но это здание было именно общагой. Это я сразу понял, услышав запах сгоревшей яичницы, к которому примешивались ароматы туалета, вырывавшиеся на свободу из раскрытого настежь окна на первом этаже. Покосившаяся дверь подъезда не закрывалась. Небольшая лампочка перед входом была тем самым источником света, что освещал площадку перед подъездом, на которой мы стояли. Был, правда, еще и фонарный столб, недалеко от входа, но лампочка на нем не горела.

– Евлампий, вы что, отправили меня назад в СССР?

Евлампий усмехнулся:

– Нет, мы все там же. А это – ваше новое место жительства. Гостиница, кхе, кхе, для командированных. Не волнуйтесь, там есть все удобства. Кухня, холодильник, горячая вода и теплый туалет. В конце коридора.

– Ну, его я уже унюхал. Тут вообще убирают?

– Конечно. Раз в неделю, заключенные.

– Тогда понятно.

– Вот и хорошо. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, а потом вы познакомитесь с соседями.

Приготовившись к самому худшему, я пошел вслед за Евлампием в подъезд. Он оказался на удивление чистым. Не было там и обычного тухлого запаха. Отсутствовали даже непременные обгоревшие спички, приклеенные к потолку. Изнутри здание было явно в лучшем состоянии, чем его внешний антураж. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и прошли по пустому, но чистому коридору. По обеим сторонам коридора шли ряды одинаковых закрытых дверей.

– Здесь все же убирают чаще, чем раз в неделю, – заметил я.

– Ну, это внутренние дела постояльцев. Я в это не вмешиваюсь,

– небрежно бросил на ходу Евлампий.

– А много здесь живет народу? – спросил я.

– Увидите сами, – невнятно пробормотал Евлампий. Он явно не был расположен обсуждать детали. Пройдя с десяток метров, мы остановились у одной из комнат. Евлампий порылся в кармане и вручил мне тяжелый длинный ключ.

– Вот ваша комната, проходите, располагайтесь. Завтра утром в девять ноль-ноль жду вас у себя.

С этими словами он повернулся и собрался уходить.

– Подождите, – в отчаянии закричал я. – Вы еще ничего мне не объяснили. Где здесь что, как мне устроиться, и вообще: что значит «завтра к девяти на работу»? Куда, каким образом? Вы автобус за мной пришлете, что ли?

Не останавливаясь, Евлампий бросил мне через плечо:

– Справа от входа за углом стоит телефон-автомат. Зайдете в будку и наберете мой номер. Там есть справочник.

– А как… – ошарашено начал я.

– Разберетесь, не маленький.

С этими словами Евлампий, вроде не прибавляя шага, тут же оказался в конце коридора, и не успел я остановить его, как он исчез на лестнице. Звука шагов я не услышал, и стало ясно, что пытаться догнать его бесполезно. «Вот подонок, – подумал я, – это у него называется «все покажу и объясню». Похоже, таков местный стиль общения, и надо к этому привыкать. Ничего, прорвемся, – успокоил я себя. – Уж если ты привык к невоспитанным израильтянам, то черти тебе будут нипочем. Посмотрим, что они мне приготовили».

Я открыл дверь и понял, что для выживания мне надо будет воскресить в памяти навыки, приобретенные в общаге университета. В небольшой комнате стояла трехногая продавленная кровать. Вместо четвертой ноги на меня смотрел обломок кирпича, вызывая в памяти ностальгические воспоминания студенческой молодости. Кроме этого ветерана в комнате стоял небольшой, явно шатающийся стол и пара стульев, на которые, понятное дело, без предварительной разведки я садиться не стану. Стенной шкаф находился сразу возле входа. Внутренне содрогнувшись в ожидании того, что я там увижу, я открыл дверцу. Меня ждал сюрприз. Облезлый снаружи шкаф оказался буквально забит всем необходимым. У меня никогда не было подобного гардероба, и лишь огромным усилием воли я подавил в себе желание немедленно начать рассматривать и примерять все это великолепие.

Следующим и последним предметом обстановки был холодильник. Увидев его, я понял, насколько проголодался. Был уже вечер, а я за весь день успел только позавтракать. Да и что это был за завтрак? Как обычно, чашка крепкого кофе, чтобы не заснуть за рулем, и маленький, чисто символический бутерброд. Плюс к этому мой завтрак содержал две ритуальные ложки густой сметаны. Это, по моей личной теории, должно уменьшить вредное воздействие на желудок первой утренней сигареты, которую я в обязательном порядке выкуривал перед выходом из дома. Несмотря на многолетний, как водительский, так и курительный стаж, я так и не привык курить за рулем, предпочитая потерять лишние пять – десять минут дома, но зато получить полное удовольствие от курения, когда меня ничто не отвлекает. «Кстати, – подумал я, – а что у нас с сигаретами?» На этот вопрос ответа пока не было.

Холодильник оправдал мои робкие надежды. После стольких лет жизни в Израиле, в котором еда является национальным видом спорта, удивить меня ее обилием уже невозможно. Мои хозяева и не пытались это сделать. Они просто загрузили холодильник всем необходимым. На меня глядел привычный набор продуктов, а в глубине смутно виднелись и более редкие деликатесы. Итак, стиль отношения к наемным работникам начинал проясняться. «Черти – они и есть черти», – подумал я и отправился искать санузел.

Удобства, как и обещал Евлампий, нашлись в конце коридора. Обставлено все было со спартанским минимализмом, однако все необходимое для того, чтобы привести себя в порядок, я там увидел. Жуткого вида сантехника, выполненная по советским стандартам тридцатых годов, работала исправно.

Искупавшись, я вернулся к себе в комнату и переоделся в привычный спортивный костюм, который нашел в шкафу. Там же оказался и ряд выдвижных ящичков, – я не сразу их заметил. В первом обнаружился полный набор туалетных и бритвенных принадлежностей. Что характерно – именно тех фирм, которыми я обычно пользовался. «Ну, с бритьем можно подождать до утра», – здраво рассудил я.

Я подошел к холодильнику, вытащил оттуда упаковку замороженных стейков и пачку масла. Затем нашел пустой пакет и положил в него все это, побросав туда же всякую зелень. Из морозилки достал литровую бутылку водки. Этикетка на бутылке была мне незнакома, но бутыль выглядела солидно. Я рассудил, что травить поддельной водкой меня здесь не станут

Зажав бутылку подмышкой, я открыл дверь и выглянул в коридор. Прислушался к голосам, доносящимся из кухни, подумал, вернулся в комнату, снова открыл холодильник и добавил в пакет баночку красной икры, коробку маринованной селедки и салями. Мне надо было познакомиться с будущими коллегами, а в таком деле хорошая закуска еще никому не мешала. Наконец я решил, что полностью готов, и отправился на поиски кухни.

Кухню я нашел по голосам в противоположном конце коридора. Она представляла собой небольшую чистую комнату, покрашенную, как и сам коридор, масляной краской того особенного тусклого цвета, которая встречалась во всех общественных зданиях в Советском Союзе. Подобную краску описал в свое время Гоголь, назвав ее «какая-то голубенькая вроде серенькой ». У стены стояла старая газовая плита, рядом с ней в стену была вмонтирована раковина с отколовшейся эмалью. В раковине была навалена гора грязной посуды. В углу громоздился старый обшарпанный кухонный шкаф. У другой стены стоял обеденный стол.

За столом на стульях сидели двое: невысокий коренастый мужчина лет тридцати – тридцати пяти, с внешностью борца или боксера, и симпатичная женщина того же возраста с длинными распущенными черными прямыми волосами. Несмотря на очевидную красоту, в ее лице было что-то отталкивающее, хотя я бы затруднился точно сформулировать, что именно. Это впечатление было мимолетным, и быстро прошло. Одета она была в простенький домашний халат, какие в массовом порядке шила советская промышленность в шестидесятые годы. Такая модель успешно скрывала индивидуальность женской фигуры, низводя их обладательниц до некого среднего уровня строительницы коммунизма, которой секс ни к чему.

Мужчина, наоборот, имел приятную, располагающую к себе внешность. Густые светлые волосы были подстрижены «ежиком », что делало его круглую голову похожей на большой мяч для тенниса. Только в глазах у него стояла какая-то непреходящая тревога. Мужчина носил полинявший спортивный костюм неописуемого фиолетового цвета, в который в те же шестидесятые одевали спортсменов. Штаны на коленях пузырились, резинки на манжетах рукавов были растянуты и обвисли. Невообразимые домашние шлепанцы, из которых торчали босые пятки, завершали картину домашнего уюта коммунальной квартиры.

Дверь была открыта; я остановился, разглядывая сидевших на кухне. Они были так увлечены разговором, что не замечали меня.

– Мне нужно мясо, – говорил мужчина, с отвращением ковыряя остывшую яичницу в тарелке перед собой. – Это не еда.

– А кто слопал днем все котлеты? Мне даже пообедать было нечем. А теперь я должна снова придумывать тебе мясной ужин?

– Не надо ничего придумывать. Я сам пожарю.

– Тебе лишь бы жарить. Не дам тебе ничего. У меня остался последний кусок мяса, а до следующего пайка еще три дня. Сейчас все слопаешь, а потом будем на одной картошке сидеть, так что ли?

Я решил, наконец, показаться:

– Добрый вечер! Можно к вам?

Мои, казалось бы, такие простые слова, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Сидевший спиной ко мне мужчина резко вскочил на ноги и развернулся лицом ко мне. Стул вылетел из-под него и с грохотом приземлился у другой стены. В мгновение его сжатые кулаки метнулись вверх, он принял стойку, которая мне очень не понравилась. Из такой стойки удобно бить противника, в то же время не подставляя себя под удар.

Поскольку кроме меня других противников у мужчины не наблюдалось, то я инстинктивно отпрянул назад и поднял руки. Бутылка водки, зажатая у меня подмышкой, поползла, ускоряясь, вниз. Я только и успел выдохнуть: «Ой!». На наше счастье, реакция у мужчины оказалась лучше. Прямо из своей стойки он нырнул ко мне под ноги и, вытянув правую руку, поймал бутылку в нескольких сантиметрах от пола. Такое усилие не прошло для него даром. Он потерял равновесие и шлепнулся на пол, держа, однако, бутылку перед собой на весу.

– Ну, ваще! – сидя на полу, емко сформулировал он и рассмеялся.

– Кто ж так с продуктом обращается?!

Я, понял, что бить меня не будут, и рассмеялся в ответ. К этому моменту женщина также успела придти в себя и подошла ко мне.

– Здравствуйте! Простите его, пожалуйста. Он после войны стал нервным. Вообще-то он нормальный, только вот не любит, когда к нему неожиданно подходят со спины. – Обернувшись к поднимающемуся с пола мужчине, она продолжила: – Ну, вставай уже, псих ты мой ненаглядный. Принимай гостя. Мужчина уже стоял на ногах и протягивал мне руку:

– Сергей.

Я представился в ответ. Сергей продолжал:

– Вы не обижайтесь, это у меня после Афгана. Обычно я безопасный.

Женщина за его спиной фыркнула и тоже подошла ко мне:

– Я Марина. Рада вас здесь видеть. Проходите, пожалуйста.

За промежуток времени, который мне понадобился, чтобы пройти от двери к столу, поставить на него пакет с едой и сесть на свободный стул, Марина успела задать мне кучу вопросов:

– Скажите, а кто вы? Вы к нам надолго? Вы будете здесь жить? Ой, как я рада! Я сто лет уже не видела нормальных людей. А вы здесь будете работать? А кто вы по специальности? А откуда вы? Оставайтесь на нашем этаже, никуда не переходите. А то мы тут вдвоем с Серегой. А как вы сюда попали?

Я предпочел не вмешиваться в этот поток слов, а молча стал вытаскивать продукты. Присутствующие уставились на них.

– Это откуда? – спросил Сергей.

– Из холодильника, – непонимающе ответил я.

– Из какого холодильника? – Сергей с Мариной переглянулись.

– Из холодильника в моей комнате, – ответил я. – А что, у вас в комнате не так?

– У нас в комнате не так, – как-то отчужденно ответил Сергей.

Они замолчали. Я непонимающе смотрел на них. Сергей поставил на стол бутылку, которую все еще держал в руке. Они поднялись.

– Ну ладно, вы, наверное, устали. Не будем вам мешать, – пробормотали они, и пошли к выходу из кухни.

– Постойте, я собирался с вами поужинать. Познакомиться, посидеть по-человечески. Куда же вы?

Сергей с Мариной переглянулись. Марина подошла к столу и вопросительно взглянула на меня.

– Пожалуйста, – не дожидаясь ее вопроса, заговорил я. – Приготовьте нам ужин. А мужчинам, – добавил я, обращаясь к Сергею, – не помешает перед сном немного выпить.

– Вот, так можно жить, – проговорил Сергей. Он протянул руку и свернул пробку с горлышка бутылки.

– Ага, налаживается жизнь, налаживается, – усмехнулась Марина, вспомнив неизвестный мне анекдот. – Ты бы хоть рюмки достал сначала. И подожди, пока я накрою. Она быстро и умело стала распаковывать продукты и накрывать на стол. Я присоединился к ней. Тем временем Сергей приготовил рюмки и разлил водку:

– Ну, за встречу!

Мы выпили и набросились на еду. Ужин прошел весело. Сергей с Мариной были искренне мне рады, и через полчаса мы уже болтали как старые знакомые. Я вкратце рассказал свою историю о том, как попал сюда. Судя по реакции слушателей, их истории не особенно отличались от моей. Я уже знал, что Марина с Сергеем не были супружеской парой, как я решил вначале. Они познакомились только здесь. Сергей прибыл сюда первым, месяца два назад, а еще через месяц здесь появилась и Марина. Кроме них в общежитии больше никого не было. Немудрено, что они так мне обрадовались.

Более подробно расспросить их не удалось – разговор получался слишком сумбурным, и стало ясно, что если не сконцентрироваться на чем-то одном, то мы так ничего и не выясним. По обоюдному согласию мы отложили истории о прошлой жизни на потом, и переключились на обсуждение событий сегодняшнего дня. Я описал во всех деталях свое собеседование в кабинете у шефа, и то, как я оттуда выбирался. Рассказ сопровождался взрывами хохота и сочувственными репликами слушателей. Когда я закончил свой рассказ, ко мне уже относились как к своему. В ответ я попросил Сергея с Мариной рассказать, сталкивались ли они с чем-нибудь подобным.

– Мы прошли точь-в-точь через такое же интервью, – начал Сергей.

– У них здесь все так. Придумают пакость и повторяют ее без конца, – вставила Марина, которая не могла вынести, что Сергей рассказывает что-то без ее участия. – Да ты и сам это скоро заметишь. У них все расписано до малейших деталей, и они в точности выполняют инструкции.

– И как же вы выбирались? Вы были вместе?

– Нет, каждый проходил в одиночку. Это золотое правило, – продолжала Марина.

– Давай уже точнее. У них здесь два золотых правила, – перебил ее Сергей.

Я отметил, что всего за месяц совместной жизни эти двое успели обзавестись всеми вторичными семейными признаками: ругались на кухне и перебивали друг друга при разговоре.

– Правило первое – устрой другому гадость, как только подвернется возможность. Правило второе – никогда и никому не помогай выпутываться из неприятностей. Вот, пожалуй, и весь здешний моральный кодекс, – задумчиво продолжил Сергей, прикуривая сигарету. (Мои любимые сигареты тоже нашлись в очередном ящике шкафа. Мы втроем набросились на них еще в самом начале вечера, и теперь потрошили уже вторую пачку.)

– У меня тоже была эта подсказка, но я не сразу обратил на нее внимание.

– Не заметил Эллу? Не верю! – тоном маститого режиссера перебил я Сергея.

– Нет, Эллочку-то я, конечно, разглядел! – глаза Сергея хищно засверкали. – Такое чудо природы я бы никогда не пропустил. Хороша. Я бы даже сказал, чертовски хороша.

Я почувствовал легкий приступ ревности. Марина что-то прошипела про себя. А Сергей, справившись с воспоминаниями, продолжал:

– Понимаешь, я человек конкретный. И вообще, не мастер я на всякие чудеса. Перед тем, как уйти, Тихон завел со мной разговор, как мне казалось тогда, не относящийся к делу. Он сказал, что пока я буду здесь, может возникнуть ситуация, с которой я должен буду справиться самостоятельно. У них, мол, здесь все заняты своими делами, и просьбы о помощи не приветствуются. Здесь заведено так: справляешься сам – значит все хорошо. А не справился с ситуацией – будь добр, предоставь место другому. Конкуренция страшная. Только и ждут, когда кто-нибудь споткнется. Сразу набросятся и затопчут.

– Ну, черти, одно слово, – не удержавшись, подтвердила Марина.

Сергей напустил на себя сердитый вид:

– Молчи, женщина, когда джигиты разговаривают! Саша, ну что мне с ней делать?

– Паранджа. Надень на нее паранджу. Очень, говорят, способствует, – авторитетно объявил я. Однако, перехватив взгляд Марины, почувствовал, что перегибаю палку, и тут же добавил, обратившись уже непосредственно к ней: – Э-э, такую, знаешь, приталенную, с декольте. Или можно мини. Тебе очень пойдет. Марина снисходительно приняла мою беспардонную лесть:

– Ладно, Сергей, рассказывай, только без твоих аналитических рассуждений. Эти уж мне писатели, все норовят проанализировать каждый шаг, для всего ищут объяснение и причину.

– Писателей? Сергей, ты пишешь? – изумился я.

– А, потом, потом. Дай мне рассказать о собеседовании.

– Пишет он, пишет, – подтвердила Марина. Затем достала очередную сигарету, прикурила и стала усиленно ей пыхать: мол, я тут ни при чем, сижу, курю, никого не трогаю.

– Короче, оставил он меня одного. Я понял, что на помощь мне никто не придет, и надо выбираться своими силами.

– Ну, я очень надеялся, что Сергей повторил мои эксперименты по проникновению сквозь стену. Это бы развеяло мои подозрения о своем неожиданно прорезавшемся идиотизме. – и что ты сделал? Тоже о стенку бился?

– Да нет, я же говорю: я человек простой. Походил по кабинету и все осмотрел. Над самым столом там есть вентиляционная решетка. Ты ее не видел?

– Нет, – сдавленным голосом произнес я. Диагноз о моем скоропостижном идиотизме подтвердился, – Пол-то исследовал, а вот наверх я не посмотрел.

– А зря. Я поставил кресло на стол, и оттуда достал до решетки. Снял ее, ухватился за край, подтянулся и попал в вентиляционную шахту. Она оказалась достаточно большой, чтобы я смог пролезть. Через несколько метров увидел другую решетку, вынул ее и спрыгнул прямо на голову Евлампию. Ему это, по-моему, не очень понравилось. Но он ничего не сказал.

– Слушай, может, поэтому он нас так плохо кормит? – оживилась Марина.

– А я вот завтра ему пригрожу, что еще раз на него спрыгну, если он не начнет нас кормить по-человечески.

– Да, да, поговори с ним. А то, видишь ли, пайки у них ограничены, перебои с поставкой земной пищи. А когда хотят, то оказывается, у них все есть. Слушай, – обратилась она ко мне,

– может быть, тебя, как иностранца, по другой категории поселили?

– Ага, – усмехнулся я. – По самой высшей. Рядом с сортиром. Особая привилегия, меньше бегать приходится.

– Действительно, Марин, ну какая другая категория, когда он в той же общаге, через стенку от нас?

– Ну и что? Ты же знаешь чертей. Поместили нарочно рядом, а холодильник забили всякими деликатесами, чтобы мы смотрели, как он лопает, а сами слюнку глотали! – Марина, как женщина, тонко чувствовала любые адские замыслы.

– Это ерунда. Сначала мы опустошим мои запасы, а потом посмотрим, – решительно сказал я. – Завтра мы с Серегой перетащим мой холодильник на кухню и переведем в общее пользование. Еще на еде мы не экономили! Ты лучше расскажи, как сама выбиралась из комнаты. Ты ведь по вентиляции лазить не будешь, я правильно понял?

– Конечно. Куда мне до этого Шварценеггера, – Марина взяла новую сигарету и прикурила ее от остатков предыдущей. – Из чего они их делают, из пороха что ли? Не успела закурить, как уже закончилась.

– Не отвлекайтесь, мадам, клиент потеет и соскальзывает, – процитировал Сергей.

На этот раз анекдот оказался мне знакомым. Мы выпили еще по одной за то, чтобы не потеть или, в крайнем случае, не соскальзывать. Потом Марина рассказала свою версию.

Она сразу же обратила внимание на то, что в кабинете отсутствовала дверь. И насторожилась. С Тихоном она вела себя как положено молоденькой симпатичной дурочке: хихикала, кокетничала, показывала ножки. А сама внимательно следила за происходящим. Эллочка при ней приходила два раза, и Марина сразу поняла, что без специальной подготовки в этот кабинет и не попасть, и не выйти. Когда Тихон исчез, оставив ее в кабинете одну, Марина долго не размышляла. Она пересела в его кресло и, повернув голову к шару, сказала: «Эллочка, милая, зайдите ко мне, пожалуйста». Буквально через секунду в кабинете появилась удивленная Элла. Марина вышла из-за стола и завела с Эллой знаменитый женский разговор, спросив о том, как Элле удается так удачно накладывать грим. Польщенная Элла стала рассказывать. Марина ахала и поддакивала ей, восторгалась и причитала, что, мол, ей никак такое не удается. Не уставая повторять, как ей понравилась Элла, и как она будет рада, если они станут подругами, Марина обняла ее и повела по направлению к выходу. Точнее, к той стене, из которой Элла появилась. Элла, которая посвящала Марину в свои косметические секреты, так увлеклась, что и не заметила, как вышла из кабинета и вывела вместе с собой Марину. Пришла она в себя только от грозного взгляда Евлампия, который, конечно же, наблюдал за всем происходящим из приемной. Но Марина уже была на свободе. Элла до сих пор не простила ей этого трюка, и с тех пор отношения у них были натянутыми.

– Ну вот, – сказала Марина, закончив свой рассказ. – Помяни черта, и он тут как тут. Все, я пошла в ванную, и спать. Приберемся завтра.

Мы с Сергеем недоуменно переглянулись.

– Саша, можно вас на минуточку? – раздался за моей спиной голос, который я сегодня очень хорошо запомнил.

Я обернулся. В дверях стояла Элла. Та самая секретарша Элла, которая произвела на меня такое впечатление. Мимо нее, с красным от возмущения лицом, протискивалась Марина.

– Я хотела помочь вам устроиться. Вы не покажете мне вашу комнату?

Я поднялся и, не видя ничего вокруг, подошел к Элле. Она немедленно взяла меня под руку и с независимым видом повела в коридор. Я успел только повернуть голову и невнятно пожелать всем спокойной ночи. В ответ я получил неясное бормотание и завистливо-обалделый взгляд Сергея. Марина сделала вид, что не услышала. Мы прошли по коридору и молча вошли в мою комнату. Когда дверь за нами закрылась, я неопределенно махнул рукой и сказал:

– Вот здесь меня и поселили. Я, в общем-то, еще не устроился. А вас Евлампий прислал мне помочь? Элла пристально посмотрела на меня. Она подняла руки, обняла меня и поцеловала в губы. Когда мы прервались, чтобы перевести дыхание, ответила:

– Не обижай меня, пожалуйста. Это в мои служебные обязанности не входит.

Глава 6

Проснувшись утром, я не застал Эллу рядом. Это было очень обидно, но я подумал, что, наверное, еще увижу ее сегодня. Все к лучшему. Предстоял первый день на новой работе, и мне не стоило отвлекаться. Вспомнив рассказы Сергея и Марины, я понимал, что надо быть начеку. С другой стороны, я совершенно не мог даже представить себе, какие пакости меня могут ждать, поэтому решил довериться кривой, которая обязательно вывезет. Ночь, проведенная с Эллой, настроила меня на оптимистическое восприятие мира. «Ну, что ж, – сказал я себе, – пока все совсем неплохо».

Я привел себя в порядок и выглянул на кухню. Марины с Сергеем там не было. Их комната тоже была пуста. Видимо, они уже переняли стиль общения у чертей, и не собирались мне помогать. Я наскоро перекусил и вышел из общаги. Первым делом огляделся. Когда Евлампий вчера доставил меня сюда, было уже темно. Теперь я решил осмотреть все в неярком утреннем свете. Окружающий пейзаж не радовал.

Здание общежития стояло на небольшом пятачке залитой асфальтом земли. Перед единственным подъездом стояла скамейка, возле скамейки – урна. Фонарь с разбитой лампочкой завершал архитектурный ансамбль. Кроме этого вокруг ничего не было. В буквальном смысле ничего – в десятке метров от подъезда земля просто кончалась. Дальше виднелась серая муть. В этой мути были видны странные здания и непонятные сооружения, плавающие в пустоте. Единственная аналогия, которую я смог придумать для этого сюрреалистического пейзажа, был пояс астероидов. Видимо, такую картину будут наблюдать там космонавты.

Однако время поджимало и я, вспомнив инструкцию Евлампия, стал искать телефонную будку. Она нашлась там, где он и обещал: сразу за углом здания. Обычная телефонная будка с выбитыми стеклами и телефоном с оторванной трубкой, криво висевшем на одном винте. Я зашел в будку. На полочке под телефоном лежала толстая потрепанная книга. Называлась книга «Справочник телефонных абонентов. Урюпинск 1968 г.». Я оценил непритязательность навязчивого юмора и открыл справочник на букве «Е». Там значилась одна-единственная запись: «Евлампий – 052-6593941». Я полистал справочник. Все страницы, кроме этой, были пустыми. Вариантов выбора у меня не оставалась. Я набрал номер Евлампия на скрипучем диске и стал ждать, что будет.

Произошло следующее. У меня возникло ощущение, что меня стукнули по голове кирпичом, предварительно завернутым в поролоновый матрац. На мгновение я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что стою в той самой приемной, в которой вчера меня встретил Евлампий.

Телефонная будка оказалась чем-то вроде телепортационной кабины, о которых я так много читал в детстве, когда увлекался фантастикой. Интересно, что тогда эти телепортационные кабины у меня ассоциировались именно с повсеместно торчавшими будками телефонов-автоматов. В моей голове пронеслась мысль, вызванная этой ассоциацией, и смутное подозрение, которое, впрочем, тут же пропало.

Я увидел Эллу и отбросил все посторонние мысли. Она сидела за столом, всем своим видом показывая, что мы не знакомы.

– Здравствуйте, Александр Леонидович, – проговорила она тем голосом, которым секретарша шефа разговаривает с только что принятым на работу консультантом по мат. обеспечению. – Евлампий уже ждет вас, проходите пожалуйста.

Элла показала мне на дверь, слева от нее. И глазами добавила: «давай проходи, соблюдай конспирацию, вечером увидимся ». Я вошел в кабинет. В отличие от кабинета его начальника, у Евлампия все было просто и строго. Не дожидаясь, пока я осмотрюсь или хотя бы поздороваюсь, Евлампий поднялся мне навстречу и предложил следовать за ним. Мы вышли из кабинета через другую дверь и оказались… в тюрьме. От неожиданности я так громко ойкнул, что Евлампий меня услышал.

– Экий вы, право, нервный, батенька, – обернулся ко мне Евлампий. – Ну, тюрьма, а что же вы собирались увидеть? Райские кущи? Так это чуть повыше. Кхе, кхе… А у нас тут по-простому, знаете ли. Так что проходите, не стесняйтесь, и не беспокойтесь – вам здесь не сидеть, а только работать. По крайней мере, пока. Кхе, кхе.

Мы прошли по коридору мимо пустых камер.

– Арестанты на занятиях, – неопределенно пояснил Евлампий. В конце прохода мы свернули налево, и Евлампий открыл дверь в большую комнату:

– Вот ваше рабочее место.

Это был обычный школьный класс, со столами в два ряда, коричневой, с отклеивающимся линолеумом, доской на стене, и учительским столом рядом с доской, у окна. Окно, чему я не удивился, выходило в раскаленную безжизненную пустыню. Вулканов поблизости не наблюдалось; это, похоже, было привилегией руководящего состава. Меня такое обстоятельство устраивало. Еще занавесочку какую-нибудь придумаю, и станет совсем уютно. В дальнем от входа углу лежала гора ящиков с компьютерами. Я подошел поближе и не поверил своим глазам. Это были самые ранние варианты персональных компьютеров: древние слабенькие машины, с крошечной памятью, без жестких дисков, с быстродействием механического арифмометра.

– Это что за хлам? – спросил я Евлампия.

– Это ваши компьютеры. Тихон Велесович вчера рассказал, что вам следует создать у нас сеть для хранения документации и ведения служебной переписки.

– Помилуйте, Евлампий, какая сеть, какая переписка? Где вы взяли эти реликты? На них можно только напечатать «мама мыла раму», да и то одним цветом, печатными буквами.

– Ну, вот и печатайте. В общем, приведите здесь все в порядок, а с завтрашнего дня начнете занятия.

– Занятия? Какие занятия? С кем?

– С нашими служащими, конечно. Обучите их пользоваться последними земными достижениями.

Евлампий повернулся к выходу. Наученный вчерашним опытом, я понял, что сейчас он уйдет и предоставит мне самостоятельно выпутываться из всего этого. Я встал между ним и дверью.

– Евлампий, вы не уйдете отсюда, пока…

Что это за «пока», я не успел договорить. Евлампий на моих глазах просто растаял в воздухе. Только откуда-то сверху донеслось едва слышное «кхе, кхе». Я остался один. «И что мне со всем этим делать?» – спросил я себя. Я давно забыл, как работать на таких устаревших моделях. Да и не сделать на них ничего из того, о чем просил Тихон.

«Сооружу-ка я здесь компьютерный класс, как это делают в школах, – в конце концов решил я. – Запущу то, что есть, посажу чертей, пусть проходят ликбез. Даже полезно начинать с самых простых моделей. А если начальство будет возникать, потребую другие компьютеры. А пока установлю эти».

Не торопясь, я стал распаковывать компьютеры и расставлять их на столах. Процесс распаковки шел туго. Мне приходилось вскрывать коробки, доставать оттуда тяжелые системные блоки и не менее тяжелые дисплеи, затем освобождать их от плотной пенопластовой упаковки и водружать на столы. После четвертого компьютера я решил передохнуть. От непривычной работы я вспотел и запыхался.

– Объявляется перекур, – сообщил я вслух и, усевшись за учительский стол, закурил. Я курил и с тоской смотрел на почти не уменьшившийся штабель не распакованных коробок. «Так дело не пойдет, – подумал я. – Раз здесь все такие крутые, то и мне нечего корячиться, таская эту тяжесть. Пусть сами встают на свои места».

Решив, что терять мне все равно нечего, я грозно нахмурился и обратился к штабелю. Откуда-то в моем голосе появилась наглая уверенность в том, что мои приказы будут немедленно исполнены. Так разговаривают в основном сержанты-старослужащие с солдатами-первогодками. Только терминология у меня была все же не сержантская. Это был скорее массовик-затейник заводского пригородного профилактория:

– А ну-ка, маленькие мои, быстренько взялись! Самостоятельно распаковываемся и устанавливаемся на столах! Живенько, живенько, ребятки!

Я настолько обнаглел, что даже не удивился, когда крышка верхнего ящика раскрылась, и из него медленно выплыл компьютер. Прямо как был, в пенопластовой упаковке, он медленно, как бы нерешительно, поплыл по воздуху к ближайшему свободному столу.

– А ну стой! – крикнул я. – Ты что собрался вот так, в упаковке, на стол вставать?

Компьютер остановился и нерешительно закачался в воздухе. Я был готов поставить сто к одному, что ему стало стыдно, но он не совсем понял, что от него требуется.

– Выбрось этот пенопласт, – подсказал я ему.

До компьютера, наконец, дошло. Неуловимым движением, – подобно тому, как отряхивается мокрая собака, – он передернулся, и фигурные пенопластовые упаковочные пластины отлетели от него в стороны. Одна из них просвистела в полуметре от меня.

– Эй, осторожнее! – прикрикнул я на него, и компьютер на мгновение послушно замер в воздухе, а потом аккуратно опустился на стол.

– Ну, а вы чего ждете? Отдельного приглашения? – на этот раз дремавший во мне сержант проснулся окончательно. Я заорал в полный голос: – А ну, живо разобрались по своим столам! Упаковку оставить в коробках, коробки закрыть и сложить в углу кабинета. Выполнять!

Через минуту я уже и сам был не рад, что сказал это. Отреагировав на мой внезапно прорезавшийся командный голос, компьютеры решили исполнить приказ как можно быстрее. Все коробки распахнулись одновременно: нижние компьютеры не стали ждать, пока их верхние товарищи выберутся из упаковки и установятся на столах, а тоже решили выбраться на свободу. Из-за этого все коробки просто взлетели в воздух экзотическим картонным фонтаном. Я понял, что если не принять немедленных мер, то этот фонтан сейчас обрушится обратно на пол.

– Стоять!!! – что есть сил, заорал я. Коробки послушно застыли в воздухе. – Эй, вы, олухи царя небесного! А ну, живо по своим местам! Устанавливаться всем по очереди, не создавая толкотни. Не нарушать безобразие! Испуганные коробки аккуратно опустились на землю. Я почувствовал, что сорвал голос и, возможно, теперь до самого вечера буду разговаривать только шепотом. «Где это вы, любезный, голос сорвали?» – «Да вот, надорвался, таская компьютеры ». Да уж. Зато на коробки теперь было любо-дорого смотреть. Крышка верхней коробки в штабеле откидывалась, из нее выплывал компьютер и вставал на свободный стол. Пустая коробка аккуратно складывалась и ложилась плоским листом картона в свободный угол. Затем открывалась следующая, и процесс повторялся. Стопка пустых коробок росла, а компьютеры, один за другим, вставали на столы. Я с довольным видом сидел на учительском стуле, закинув ногу на ногу, покуривал и напевал военный марш, дирижируя рукой с зажженной сигаретой. Я чувствовал себя полковником, мимо которого, рота за ротой, маршировал его полк. Периодически я подбадривал компьютеры: «хорошо, ребятки, молодцы!». От каждой такой похвалы коробки начинали радостно дрожать, ускоряя темп работы. Пока я докуривал вторую сигарету, все было готово.

Я с довольным видом обошел класс. Столы были выставлены идеально ровно, будто их подгоняли по линейке или, скорее, по натянутой веревке, как это принято в подобных заведениях, – то есть в армии и в тюрьмах. Мои компьютеры тоже не подкачали. Они установились на своих местах с точностью до сантиметра и создавали не менее, если – не более совершенную прямую. Дисплеи стояли сверху на плоских системных блоках, точно посередине. Угол наклона у всех экранов был одинаков, будучи выверенным с точностью до градуса. Клавиатуры лежали перед компьютерами на абсолютно одинаковом расстоянии.

Я внимательно осмотрел обе шеренги. Мне показалось, что компьютеры застыли по стойке смирно, и даже пытаются сделать равнение на середину. Мне стало их жаль, и я скомандовал:

– Вольно! Благодарю за службу!

Внешне ничего не изменилось, но я почувствовал, как по комнате пронесся неслышный, но явственный вздох облегчения. «А ведь у нас все получится, – подумал я. – Теперь они за меня в огонь и в воду. Может и сеть смогут потянуть, чем черт не шутит. Вот именно, – повторил я, – именно черт, и именно шутит».

Закончив работу, я решил зайти к Евлампию и обсудить с ним дальнейшие планы. Это был хороший предлог для появления в приемной: на самом же деле я надеялся застать там Эллу. Я открыл дверь класса и вышел. Но я все еще недооценивал чертей. Вместо приемной, я оказался у себя в общаге. Сначала я решил, что неправильно сработала система, и решил вернуться в приемную. Вышел из общежития и подошел к телефонной будке. Телефонная книга лежала на месте. Я втиснулся в будку и набрал уже знакомый номер. В ответ телефон громко зашипел и захрюкал противным голосом:

– Абонент недоступен. Попробуйте другой номер.

Я очень удивился. Затем взял с полки книгу и открыл ее. Страница, на которой утром значился номер Евлампия, была девственно чиста. Я внимательно рассмотрел страницу под всеми углами, проверив соседние. Сомневаться не приходилось: номера не было. «Отлично, – подумал я. – Как же мне завтра добраться до работы? Что там мне телефон бормотал про другой номер?». Я стал перелистывать книгу. Все страницы, как и утром, были пустыми. Наконец, на букву «К» нашлась запись – компьютерный класс при тюрьме 48572/594 РБ, преподаватель Александр Леонидович. Я разочарованно опустил руки. «Мне указали на мое место, – понял я. – Вчера Евлампий устроил меня в общежитие, а сегодня отправил на работу. Больше мне ничего знать не положено. Здорово они тут все организовали. Дом – работа, работа – дом. Мечта трудящихся. Никаких отклонений от генеральной линии. И, главное, никаких несанкционированных визитов подчиненных к начальству. «Абонент недоступен » – и все. Вершина организованности».

Так и завершился мой первый рабочий день. Мне не оставалось ничего другого, кроме как провести вечер в общаге. Я вернулся в дом. Не торопясь, помылся, переоделся. Марины с Сергеем все еще не было. Я подумал, уж не перевели ли их куда-нибудь в другое место. Но не стал давать волю упадническим настроениям и отправился на кухню. Есть мне еще не хотелось; к тому же, я надеялся дождаться остальных. Я решил попить чайку. Вскипятил воду, заварил чай и налил себе в чашку. Поставил ее на стол и сел сам, пытаясь устроиться поудобнее на жестком кухонном табурете. Отхлебнул из чашки и остался доволен: чай получился что надо.

Оставалось добавить сахар. Положив в чашку несколько кусочков сахара из сахарницы, стоящей передо мной на столе, я вдруг обратил внимание, что она по-прежнему оставалась полной. Я удивился и стал вытаскивать из нее сахар, кусок за куском, но оставшиеся продолжали лежать там горкой, которая слегка выступала за ободок. Однако сама сахарница, как мне показалось, слегка уменьшилась в размерах. Меня охватил зуд экспериментатора. Я поставил сахарницу на салфетку и оглянулся в поисках чего-нибудь пишущего. Ничего такого я не нашел, а возвращаться в комнату за ручкой не хотелось. Тогда я очертил контуры сахарницы ногтем и приступил к делу. Я стал возвращать в сахарницу вынутые куски. В один неуловимый миг уложенный мной кусок сахара проваливался куда-то в глубину сахарницы, и горка кусочков оставалась неизменной. Но сама сахарница увеличилась, чтобы вместить в себя дополнительный объем.

Поэкспериментировав с десятком кусочков, я убедился окончательно: внешне сахарница и сахар всегда выглядели неизменно. Только размеры сахарницы уменьшались или увеличивались, в зависимости от количества сахара в ней. Обнаружился и еще один интересный факт: никакие другие предметы, кроме сахара, сахарница не принимала. Посторонние предметы просто скатывались вниз по горке из кусочков и вываливались наружу. Так же повела себя и половинка сахарного кусочка, которую я пытался туда положить. Сахарница принимала только сахар, и только целые куски. Тогда я решил довести опыт до конца. Как поведет себя сахарница, если из нее вынуть весь сахар? Я приступил к опыту. Собственно, опыт был чрезвычайно прост и закончился вполне закономерно. Если бы я дал себе возможность хоть на минуту задуматься перед тем, как начать действовать, я бы сам предугадал результат. Когда я вынул из, ставшей совсем уже крошечной, сахарницы последний кусок сахара, она едва слышно пискнула и, с легким хлопком, исчезла.

– Ну вот, мы опять остались без сахарницы, – раздался за моей спиной смех Сергея. – Почему-то каждый, кто видит ее впервые, считает своим долгом поизмываться над ней. От меня ей тоже досталось.

Я с виноватым видом развел руками:

– Ну, интересно же!

В это время из-за спины Сергея появилась Марина. Кинув на меня уничтожающий взгляд, она подошла к кухонному шкафу. Чем она там занималась, мне видно не было. Повозившись пару минут, Марина повернулась к нам лицом. В руках у нее была пустая сахарница, очень похожая на ту, которую я довел до самоуничтожения. Марина не просто держала ее в руках, а нежно, как бы успокаивая, поглаживала. Приглядевшись, я заметил, что сахарница слегка вибрирует. Я спросил Марину, чувствует ли она эту вибрацию.

– Как тебе не стыдно! «Вибрация»! Она, бедняжка, до сих пор дрожит после встречи с тобой. На, варвар, возьми ее, успокой и положи в нее сахар. И больше ничего на кухне не трогай без моего разрешения. А то спалишь все общагу к чертовой бабушке.

Я осторожно поставил сахарницу на стол, аккуратно переложил в нее кусочки сахара, сиротливо лежавшие возле меня на столе. Наполнившись, сахарница успокоилась и перестала дрожать. Однако я был готов поклясться, что она по-прежнему бросала на меня враждебные взгляды.

– Маринка очень ее любит и гордится ею. Это – ее первая поделка. А вообще, ты действительно будь тут поосторожнее. У нее вся кухня механизирована подобным образом. Я и то чувствую себя здесь, как на минном поле, – объяснил Сергей, усаживаясь рядом со мной за стол. – Ну, как прошел первый рабочий день?

Я рассказал, как заставил компьютеры самостоятельно распаковываться и устанавливаться на столах в классе.

– Здорово, – восхищенно сказал Сергей. – Я бы до такого не додумался.

– Ничего особенного, – отозвалась, стоя у плиты, Марина. – Я всегда говорила, что самый главный стимул прогресса – это человеческая лень. Тебе это не трудно, ты гору можешь перетаскать за полдня, и даже не заметишь, что работал. А Саша – человек интеллигентный, хрупкий. Ему надо здоровье беречь. Вот он и компенсирует мозгами отсутствие мускулов.

Мы с Сергеем переглянулись. В ответ на мой удивленный взгляд, он шепнул:

– Не обращай внимания. Это она дуется за сахарницу.

– Однако, грозная она у тебя! – ответил я ему глазами.

– И не говори!

В это время Марина уже ставила на стол готовый ужин. Еда была приготовлена подозрительно быстро: очевидно, Маринина кухонная механизация действительно не ограничивалась одной только сахарницей.

– И вообще, – Марина продолжила начатую мысль, – это и есть те самые знаменитые еврейские мозги.

Она уселась напротив и пристально посмотрела на меня:

– Слушай, Александр, а почему ты вообще здесь? Ведь это же – православный сектор. Ты что, крещеный?

– Да нет, я вообще никакой. Был советский, стал израильский.

– Но почему ты попал сюда, к русским? Тебе, по-моему, надо было в свой, еврейский Ад.

– Разве я тебе уже надоел?

– Да нет, что ты, я очень рада тебе. Просто, понимаешь, это как-то неправильно.

– А по-моему, все правильно. Видишь ли, в иудаизме понятие Ада совершенно иное. Там вообще нет такой конкретики, как у христиан. Я даже не представляю себе, какой он, этот еврейский Ад. А тут мне все знакомое, родное какое-то.

Я усмехнулся, достал сигарету и закурил, задумавшись. Странная мысль мелькнула в голове и пропала. Что-то во всем этом было не так, но я не мог понять, что именно. Я действительно никогда не задумывался о том, какой именно Ад мне положен, тем более – как он будет устроен. А если и задумывался, то представлял его именно таким, какой он здесь. Эти представления были сформированы, в основном, комиксами и более серьезной, но тоже не религиозной, литературой. Тревожный звоночек в голове тренькнул и утих.

– Видимо, это очередной местный подвох, – сказал я с беззаботным видом. – Прибавляет ситуации особую пикантность. И потом, куда же меня еще девать? Родной язык у меня русский, воспитание – советское; ну какой из меня иудей после всего этого?

Когда отсмеялись, я спросил, почему они не дождались меня утром. Оказалось, что именно в это утро Евлампий потребовал, чтобы они явились на службу на час раньше, поскольку надо было срочно что-то доделать. Это «что-то» оказалось явной ерундой, которую можно было сделать и в девять, и в десять.

– Или вообще не делать, – уточнил Сергей. – Он просто хотел вытащить нас из общаги пораньше, чтобы ты остался один.

Я кивнул. Этого и следовало ожидать. Евлампий начал свою психическую атаку с самого утра. Но у него ничего не вышло. Я был доволен сегодняшним днем, и полон энтузиазма встретить своих новых учеников.

[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]